тропинке, через заросшие кустарники, под плаксивые крики чаек карабкаться вверх, то на самом верху Карадага, где стоит звонкая пугающая тишина, можно увидеть мрачное нагромождение набросанных древними титанами камней — черный и таинственный Мертвый город, и поныне охраняемый окаменевшими призраками. Если пройти по узкой, известной немногим местным жителям тропке и пролезть под грудой валунов, то можно оказаться на старой изъезженной дороге, вьющейся между глухих скал и заброшенной еще пару веков назад из-за горного обвала. А там — маленькая, никому не известная бухточка, где никто и никогда тебя не найдет.

Профессор разделся до трусов, швырнул на скомканную одежду тетрадку и наконец-то сделал первый глоток. Никого. Хорошо. Еще глоток. Это была их бухта, бухта группы «Оригами»: его, то есть Лерка, или Маркыча, Макса Толаева, Шаха и Димана Слепова — Слепого Пью. Они нашли ее давно-давно, сто лет назад. Тут поставили три палатки, выкопали погребок для напитков и провели лучшие в жизни восемь дней. Четыре гитары, банка с гречкой и пластиковое ведро для перкуссии, пять тетрадей для текстов и бесконечное количество местного вина, коньяка и местных девчонок. И еще больше — таланта. Счастья.

Уже потом, когда их группа, лабающая олдскульный рокешник, стала потихоньку менять стиль и разваливаться, они приехали в Коктебель со своими барышнями. Лерк уже был с Мариной, а Макс — с женой, американкой Кэтрин. Они жили в домике, но решили навестить свою любимую бухточку. И было все уже не так: девки заколебали своим нытьем, что далеко идти, но когда добрались — все забылось, и снова стало здорово, не как тогда, конечно, но по-другому, вроде была любовь, радость, и песни звучали по-другому, хуже, но все равно неплохо.

Голубоватая вода моря играла с Валерием, как дети с собачкой: то подходила близко-близко, а когда он уже делал шаг, мол, вот наступлю, отскакивала с громким всплеском. Наконец профессор решился и сделал еще один шаг, так что ступни встали на холодные камешки. Стало больно, но он терпел, даже пытался улыбаться: полезен, полезен массаж стоп. «Ну что, стой не стой, пьяный не будешь», — пришла в голову присказка из юности. Ну да, в самом деле, надо искупаться. Глупо приехать в Крым, хлебнуть коньяка и не поплавать.

Снова проснулись и заскакали радостные, счастливые, беззаботные воспоминания. Они дико, сумасшедше напиваются, голые валяются на теплом песке, он целуется с Мариной, еще совсем молодой… В рот попадает песок, и они оба смешно плюются, а потом заходят в воду, искрящуюся отражением звезд и мелким планктоном. «Старичок, а ведь теперь планктон — это ты. Только одна беда в том, что уже давно не светишься».

А там, в самом далеке бухты, около вертикальной скалы, так и стоял неизвестно откуда взявшийся чурбачок. Шах, когда обнаружил его, сказал Диме Слепову, что нашел его брата — пенька. Они немного подрались, потом выпили и на этом чурбачке рубили дрова. Наверное, до сих пор на нем остались следы от огромного топора Макса, которому он дал имя, как древнему викингу, — Повелитель бури.

«Ну, давай, давай, шевели булками!»

Валерий еще раз оглядел пустынное побережье, сделал огромный бульк сивушного коньяка, сказал «брррр», наконец, медленно коснулся большим пальцем ноги морской воды и сразу отскочил, по-бабьи взвизгнув: холодно!

Холодно, не холодно, а идти надо. Он сполоснул ледяной водой ноги, пузо и грудь, шерсть на которой уже становилась белой, как у куницы или бобра. Когда тело привыкло к холоду, Валерий, ежась, прошел по колючей гальке вперед и поплыл, широко загребая руками, дальше и дальше от берега.

Примерно тогда и пришла в голову мысль: а что, если поплыть не вперед или назад, а вниз? Коснуться руками белого песка, запутаться в водорослях, а если повезет — увидеть ослепительно белый жемчуг, который сольется с последним солнцем и превратится в черное солнце — солнце мертвых. Заснуть. Укачай меня своими ледяными волнами, старик Крым, спой мне свою колыбельную, убаюкай, согрей своим холодом.

И тогда сразу все кончится. Только тогда уж совсем все будет зря. Не сдержит обещания. Хотя что в этом такого? Некоторые обещания просто не получается сдержать. Ну не получилось — и все. Разве можно за это судить?

Лет пятнадцать назад в одну из тех прекрасных ночей они снова «дали стране угля», как говорил Шах, Валера слегка поругался с Мариной, тогда еще выпускницей школы, и от обиды уплыл в штормовое море. Далеко, так, что потерял, где берег, где горизонт, где небо, а где вода — все было одинаковым: черным, безвыходным и несущим смерть.

Собственно, это был первый раз, когда он умер или почти умер. Когда захлебывался соленой водой, плакал и выл. А его никто не слышал, потому что был шторм, ливень, и волны ревели куда громче дышащей «песчинки» с ногами и руками, а бесконечные горы слегка улыбались: они все видели даже в ночи, все! И очередной муравейка их радовал, и седое море тоже плясало и ухмылялось: еще один, как тогда, мириады лет назад, как всегда…

— Господи, Господи, — думал молодой Валера-Лерк. Только думал, кричать было нельзя: захлебнешься. Знал, что осталось совсем немного: волны били, захлестывали, затягивали… И боги, древние, уволенные давным-давно, улыбались, танцевали, приглашали, ласкали, успокаивали своими песнями снизу, сверху и из дальних океанских далей.

— Господи, ну не надо! Я же еще ничего не сделал в жизни! Я сделаю, Господи! Для Тебя, только оставь меня!

И был свет, именно такой, не Свет, а свет, светик, как маленький планктончик или звездочка, далеко, совсем в другой стороне. Валерий плыл вперед, а берег, оказывается, был рядышком совсем, только чуть слева. Это Марина, самая трезвая из всей компании, подняла панику, заставила парней сделать навес из брезента и развести костер.

Уже потом он целовал ей руки, пил виноградную сивуху, и они занимались в палатке любовью…

Сейчас море было куда холодней, да и вообще разница между тем морем и морем нынешним была как тогда и теперь, как жизнь и смерть, как цветок и перегной, как теплый язык возлюбленной и горькая сосулька.

Но он плыл, сжимая зубы, тонул и выныривал, растирал руки и ноги, чтобы не сводило от холода, погружаясь в глубину, выплывая вверх, сплевывая воду…

На берегу, прямо на пеньке сидели две девчонки лет пятнадцати и пили дешевый алкогольный коктейль из баночек.

— Але, Валера, — сказала одна из них пропитым голосом рыбачки, — это наше место вообще-то.

Профессор сперва не понял, откуда девчонка знает его имя, да еще и назвала